Сергей Сапожников — художник, фотограф, участник многочисленных выставок в России и за ее приделами
Опубликовано: 28.08.2018
«Музей, проживший две жизни». Таким мог бы быть подзаголовок к этому проекту-диалогу с потрясающей коллекцией Польди-Пеццоли — музея, основанного в 1881 году, полуразрушенного в 1943 и затем восстановленного в 1946—1951 годах. Сапожников привносит в эту двойную жизнь музея третью, воображаемую, жизнь; это история, в которой художник превращается в русского архитектора, конструктивиста и революционера, в покоренной русскими Италии (что, кстати, уже отчасти правда). Он захватывает музей и выстраивает внутри него каркас объекта, который можно назвать Башней Татлина, возникшей из набора для сборки, купленного в магазине Леруа-Мерлен. Но на этом вторжение не заканчивается. Наш герой, фотограф и архитектор, влюбляется в покоренное им место и принимается документировать его с помощью фотоаппарата. Это своего рода эстетический стокгольмский синдром. Завоеватель покорен объектом своего завоевания. Однако, завлеченный — или, лучше сказать, поглощенный — коллекцией музея и его архивами, он все же понимает, что его утопии не удается преобразить это место и сделать его своим для него. Само место начинает воздействовать на эту утопию, преобразуя ее в ностальгию. Ностальгию по первой жизни музея — до того, как его разрушили бомбы. Однако подлинное явление Сапожникова/архитектора происходит перед «Снятием с креста» Боттичелли, полотном конца XV в. Рядом с этой картиной художник возвращается к своим композициям из цветной пластмассы и надувных матрасов, к cвоей посредственной, но увлекающей его современности. Сопоставление с Боттичелли — это не святотатство, а целиком и полностью плод формальной рефлексии. У Сапожникова фигуры Боттичелли превращаются в объемы, формы, утрачивая свою человеческую составляющую, в то время как его собственные груды пластмассы, как кажется, приобретают человеческие очертания. В проекте, названном Total Picture, имеет место трансфер между российским художником и идентичностью музея. Сапожников склонен перемещать схемы, сформированные теми чувствами, эмоциями и мыслями, которые наполняют его отношения с местами, принадлежащими к его собственной идентичности, встраивая их в свою новую, текущую связь с местом — связь, где на первый план стремится его первоначальный бунтарский поступок. Центром этого стремления и переплетения действия фотографа и музея становится старинная лестница музея. Ее закручивание соединяется здесь с закручиванием безыскусной башни этого невероятного Татлина. В результате возникает конструкция с двойной спиралью — новый, неожиданный и в той же мере невероятный ДНК современного барокко. Не столько постмодернистского барокко, нет — скорее барокко с часовым механизмом. Ведь вообще-то фотография Сергея Сапожникова — это, вне всякого сомнения, поздний маньеризм, стремительно обращающийся в сторону барочного видения. Это фотография, которая повествует о кризисе, о сомнениях и колебаниях медиума, поглощенного цунами цифровой эпохи. Сапожников видит музей Польди-Пеццоли не только как коллекцию и как музей, но как оплот, как бастион, обороняющий определенный тип памяти, который все более стремительно выходит из употребления.
